Людовик XIV Французский. Двор и придворные праздники

Людовик обладал приятной, располагающей к себе внешностью и придворным шармом. В общении с придворными, министрами, дипломатами он выглядел всегда очень сдержанным и демонстрировал удивительную вежливость, в которой в зависимости от ранга, возраста и заслуг его визави различалось множество оттенков. Он четко, свободно и ясно излагал свои мысли. Кроме того, у него была великолепная память, которая очень пригодилась ему, например, на заседаниях «Conseil d’En Haut», политически самой важной секции королевского совета, а также на многочисленных обсуждениях с министрами. Его поведение в обществе было осмотрительным, тактичным и в высшей степени умеренным. Однако эти характерные для короля достоинства на четвертом или пятом десятке его жизни если не исчезли совсем, то все же были значительно подавлены его убеждением в собственной политической непогрешимости. К негативным чертам его характера относилось также проявление явного эгоцентризма. Если, например, Кольбер открывал мануфактуру, то «король-солнце» (с 1662 г. Людовик XIV использовал солнце как свою эмблему) считал, что эта инициатива исходила от него. Он стремился внушить это всем. Скромность, без сомнения, не являлась его сильной стороной. По крайней мере, это относится к 1690- 1695 гг., когда он начал сильно преувеличивать свои достоинства.

Людовик XIV правил с необычным профессионализмом. Этот профессионализм основывался на природных способностях и на том практическом опыте, который Мазарини сумел передать ему, целенаправленно привлекая к участию в заседаниях и совещаниях королевского совета, а также многочисленных поездках по стране.

Многократно цитировавшаяся поговорка «Точность - это вежливость королей» в особой степени относится к Людовику XIV. Он был всегда пунктуален, слушал внимательно и не уставал на самых долгих заседаниях. Он обладал исключительно развитым чувством долга. Наряду с напряженной придворной жизнью король ежедневно посвящал от 5 до 10 часов, а впоследствии и больше, интенсивной работе за письменным столом и на конференциях. Он интересовался деталями происходивших процессов и всегда мог выделить существенное и основные направления развития. В этом ему помогали его политический инстинкт и способность к быстрому восприятию. Вместе с тем он был не очень силен в выдвижении собственных конструктивных идей. Отсюда попятно, что в области внутренней и внешней политики он следовал долгосрочной программе, некоему «Большому плану» (grand dessein). Людовик XIV проявлял себя как прагматик, который использовал текущие политические события в интересах короны и государства. При этом он никогда не выжидал, а старался создать благоприятную для Франции конъюнктуру, подавить в зародыше антифранцузские коалиции или - если для этого не было возможности - разгромить их превентивными военными акциями. Он всегда был тверд в вопросах сана, этикета и церемониала.

Все исследователи едины в том, что король был очень неравнодушен к славе. Лейтмотивом проходят в его «Мемуарах» и других документах такие понятия, как «мой сан, моя слава, мое величие, моя репутация». Личная слава, личное достоинство для Людовика XIV были связаны с властью и благополучием государства самым тесным образом. Но интересы государства всегда были выше интересов короля. Именно так следует понимать его утверждение: «Интересам государства принадлежит приоритет... Имея в виду государство, действуют для себя самого. Благополучие одного составляет славу другого». Хотя нельзя отрицать, что у Людовика XIV была тенденция приравнивать свою репутацию и свои интересы к государственным, все же - как показывает эта цитата - он был вполне способен видеть разницу между своей персоной и государством. Это различие он еще раз подчеркнул на смертном одре: «Я ухожу, но государство будет оставаться всегда».

Людовик XIV в большей степени был человеком поступка, чем абстрактных идей. Тем не менее в решении государственных вопросов он всегда придерживался нескольких общих принципов. Это были его глубоко прочувствованная ответственность за свои действия перед Богом, его высокое мнение о своих обязанностях как короля и его решимость всегда учитывать интересы государства. Уже отмечалось, какое большое значение он придавал своему личному авторитету и репутации государства у современников и потомков. Но такие взгляды были характерны не только для Людовика XIV. Они были широко распространены в то время как вне, так и в самой Франции.

Король активно участвовал в придворной жизни. Он был великолепным наездником и любил охоту.

Как кавалер он был образном. Он охотно танцевал, ценил театр и придворные праздники, Зато у него отсутствовали достоинства солдата и военачальника, хотя в ситуациях, связанных с опасностью для его личности, он выказывал замечательное бесстрашие.

Людовик XIV имел хорошую, здоровую конституцию, соединенную с исключительной силой воли. Со стоическим самообладанием он переносил сильные боли, моментами даже смертельные опасности. Эта черта характера проявилась еще в детстве, когда в ноябре 1647 г. он заболел ветряной оспой и некоторое время даже был под угрозой смерти. С удивительной выдержкой переносил он лечение, когда ему многократно отворяли кровь. По мнению многочисленных современников, он достиг преклонного возраста благодаря своему могучему организму, а не искусству врачей, которые опасными для жизни методами лечения могли доконать более слабого человека.

Версаль считается образцом двора и придворной культуры. Людовик XIV внес существенный вклад в создание мифа о Версале. Это повлекло за собой некоторое искажение реальности. Чтобы избежать подобных недоразумений, нужно постоянно помнить, что почти полувековой период личного правления короля не был единым. И при Людовике XIV двор вначале не имел постоянного местопребывания: Фонтенбло (1661, 1679), Лувр (1662- 1666) и Тюильри (1666-1671) в Париже, где он проводил зиму, Сен-Жермен-о-Лэ (1666-1673, 1676, 1678-1681) и Версаль (1674, 1675, 1677), который с 1682 г. стал постоянной резиденцией двора и правительства. Кроме того, двор пребывал до этого и в Шамборе на Луаре и в Винсенне. Примечательно, что Людовик XIV между апрелем 1682 г. и днем своей смерти был в Париже в общем сложности 16 раз с короткими визитами.

Сравнительно частая до 1682 г. смена местопребывания двора была сопряжена с большими расходами. Все, что было необходимо двору и делало его жизнь удобной, переносили из одного дворца в другой: мебель, белье, ковры, светильники, столовую посуду, кухонную утварь и т.п. До 1682 г. Людовик чаще всего находился в Новом дворце Сен-Жермен-о-Лэ, принадлежавшем Генриху IV , где родился его внук. Здесь он велел построить великолепную террасу длиной 2,5 км, с которой открывался беспрепятственный обзор окружающего ландшафта. По его указаниям, и Шамборе, Венсенне, Фонтенбло, Сен-Жермен-о-Лэ, Лувре и Тюильри были произведены значительные улучшения.

Перестройку и изменения оставшегося от Людовика XIII охотничьего дворца в Версале Людовик XIV начал уже в 1661 г. Прошло более 5 десятилетий, пока великолепный дворец был готов в своих основных частях. С начала своего царствования в 1661 г. король там находился, может быть, 20 раз. Первые изменения начались вскоре после смерти Мазарини и больше касались парковых насаждений, чем дворца. Знаменитый создатель парков Андре ле Нотр (1613 - 1700) с 1658 г. был назначен «генеральным инспектором зданий и парков короля».

Большие перестроечные работы ил новые сооружения начали приобретать форму лишь со второй половины 60-х г. и находились под непосредственным и постоянным контролем короля. В этом его поддерживал самый значительный и влиятельный министр Жан-Батист Кольбер (1619 - 1683). Ответственным за строительные работы во дворце был знаменитый Луи де Во (1612-1670). Многочисленными работами по украшению и интерьеру руководил Шарль ле Брун (1619 - 1690), командовавший целой армией художников, штукатуров, ковровщиков, скульпторов Версаля. Даже в 1685 г., когда двор уже давно находился в Версале (с 1682), на огромном дворцовом комплексе еще было занято около 36 тыс. рабочих и 6 тыс. лошадей.

Возведение ансамбля стоило примерно 77 млн. ливров. Между 1661 и 1683 гг. расходы на двор и королевские дворцы составляли 12 - 14% всех государственных расходов (от 10 до 15 млн. ливров в год). До 1684 г. было израсходовано на Версаль около 30 млн., Лувр - 10, разрушенный во время революции 1789 г. Марли - 7, Сен-Жермен-о-Лэ - 5 и заложенный в северо-западной части Версальского парка «фарфоровый Трианон» - 3 млн. ливров. В среднем расходы на Версаль с 1678 г. по 1682 г. составляли 3 853 000 ливров в год, а в 1685 г. - более 8 млн. Без сомнения, сооружение дворцового комплекса в Версале поглощало немыслимые суммы. И все же, бросая взгляд в прошлое, это можно рассматривать как рентабельные инвестиции. Единственный в своем роде по пропорциям, соединяя игру всех искусств, отражая культуру неповторимой эпохи, Версаль оказывает воздействие и через столетия.

В то время как в Германии расцвет придворной жизни происходил либо до, либо одновременно с переходом от патриархального государства к абсолютной монархии, во Франции этот структурный переход к моменту восшествия на престол Людовика XIV уже был завершен. Поэтому придворная политика «короля-солнце» в основном имела задачу не только укреплять эти завоевания, но и расширять их, придавая необходимый блеск. С этой точки зрения, двор служил королю инструментом контроля над мощной и влиятельной частью дворянства, «великих» страны, которые могли в своих провинциях мобилизовать значительные силы. Это высшее дворянство различными методами, в том числе раздачей прибыльных доходных мест и пепсин, привлекалось ко двору, где оно, учитывая высокие расходы на представительство и соответствующий их рангу образ жизни, все больше и больше зависело от короля.

Мадам де Ментенон (1635 - 1719) в 1678 г. оценивала минимальную сумму, необходимую бездетному дворянину с 12 слугами для жизни в Версале, в 12 тысяч ливров в год. Такие суммы длительное время могла тратить только небольшая часть дворянства. Таким образом, у двора была еще и задача как можно больше включать высшее дворянство в сферу влияния короля, привязывать его к личности короля через этикет, придворную жизнь и обусловленный ими контроль.

Королевский двор и находившиеся в его распоряжении дворцы, особенно Версаль как основная резиденция, в значительной степени служили тому, чтобы демонстрировать величие, власть и репутацию короля и монархии всему миру. Версаль с парковым ансамблем и проложенными через него при Людовике XIV каналами во всех своих деталях был рассчитан па производимое им впечатление. Например, знаменитая «лестница послов» во дворце, которая вела к парадным покоям. Она была из разноцветного драгоценного мрамора, и ее фрески изображали представителей всех народов мира. Эта лестница вела к величественному бюсту короля.

Наконец, король решил собрать вокруг себя лучших деятелей искусства, архитекторов, художников, поэтов, музыкантов и писателей Франции, а не только придворное общество. Людовик XIV преследовал при этом цель оказывать влияние на все искусство Франции, направлять его и использовать в интересах своей политики. В этом аспекте следует рассматривать поручение, данное Жану-Батисту Кольберу, организовать поощрение представителей литературы, искусств и науки и использовать их для прославления абсолютизма Людовика. Этой цели должны были служить также существовавшая с 1635 г. Французская академия, основанная Кольбером в 1663 г. «Academic francaise» в области культуры и науки, названная современниками «Малая академия», реформированная в том же году Академия живописи и ваяния, основанная Кольбером в 1666 г. Академия наук, созданная в 1671 г. Академия архитектуры, а также открывшаяся в 1672 г. Королевская академия музыки.

С 1683 по 1690 г. постепенно произошли изменения в специфическом значении и внешнем воздействии двора. Поверхностному наблюдателю-современнику превращения Версаля в 1682 г. в постоянную резиденцию двора казалось продолжением и кульминационным пунктом тенденции прошедших десятилетии. Но Версаль постепенно превращался в обманчивый, внешний фасад, потому что двор начал все больше отгораживаться от внешнего мира. Из Версаля по внешний мир поступало все меньше импульсов, он перестал задавать тон. После 1690 г. меценатство короля практически уже не имело значения. Жизнь из Версаля уходила, чтобы переместиться в Париж и провинциальные города. Причинами изменений были финансовые трудности из-за войн и экономических проблем, старение короля и не в последнюю очередь растущее влияние мадам де Ментенон.

Повседневная жизнь короля протекала в основном публично, среди большого придворного штата, насчитывавшего около 20 тысяч человек. К знатному придворному обществу в обширных замковых помещениях примешивались посетители, любопытствующие и большое число просителей. В принципе каждый подданный мог воспользоваться правом передать королю прошение. С 1661 г. Людовик XIV поощрял эту практику. Монарх видел в этом возможность познакомиться с непосредственными заботами и нуждами своих подданных. Позднее в Версале каждый понедельник и помещении королевской гвардии выставляли большом стол, на который просители складывали свои письма. До 1685 г. маркиз де Лувуа (1641-1691), государственный секретарь по военным делам и министр (с 1672 г.) был ответственным за дальнейшее прохождение этих прошений. Они обрабатывались государственными секретарями и, снабженные соответствующим рапортом, передавались королю, который выносил решение по каждому случаю лично.

При дворе организовывались большие праздничные представления, театральные и музыкальные спектакли, но было много и других возможностей развлечься. Наряду с большими великолепно поставленными праздничными представлениями в памяти придворного общества, благородных семейств Парижа и потомства остались «Большая карусель» в Тюильри в июне 1662 г., устроенный в садах Версаля весной 1664 г. многодневный придворный праздник «Забавы заколдованного острова», «Большой дивертисмент» 1668 г., а также «Версальский дивертисмент» июля и августа 1674 г. Увеличение числа участвовавших в этих празднествах придворных позволяет ясно увидеть растушую привлекательность двора. Если в 1664 г. на празднике «Забавы заколдованного острова» присутствовало лишь около 600 «куртизанов», то 4 года спустя на празднествах по случаю заключения Аахенского мира их было уже более 1500 (кстати, была представлена комедия Мольера «Жорж Данден»). В 1680 г. в Версале в качестве долговременных гостей жило около 3000 дворян. Приток дворян, а также растущее число придворного персонала и прислуги вызвали необходимость расширения официально основанного в 1671 г. города Версаля.

Король вызывал робость у тех, кто мог наблюдать его только издали и поэтому плохо его знал. Но если этот барьер был преодолен, то перед собеседниками представал любезный монарх, обладавший в высшей мере не только тактом, но и юмором. Несмотря на все границы, устанавливавшиеся этикетом, Людовик XIV старался не терять дружеских отношений. Такие отношения он поддерживал, например, с Мазарини , Кольбером, Лувуа, герцогом Сент-Эньяном (1607 - 1687), со своими министрами, «первыми камердинерами», а также «обер-интендантом музыки короля» Жаном-Батистом Люлли (1632- 1687), который, как говорили, мог позволить себе почти все, и со знаменитым комедиографом Жаном-Батистом Покленом, прозванным Мольером (1622- 1673) и др.

Длительные близкие отношения с Кольбером основывались в первую очередь на неограниченном доверии, которое питал к нему Людовик XIV. Министр постоянно доказывал свою скромность и преданность, то, что он достоин доверия. Он проявил, себя верным слугой короля не только при исполнении политико-административных функций, но и в особых случаях, касавшихся личной жизни короля. Так, известно, что каждый раз, когда мадемуазель де ла Вальер (1644 - 1710), метрессе короля, предстояли роды, он делал все необходимые приготовления. Прежде всего он заботился о том, чтобы к участию привлекались только надежные люди, чтобы ничего не стало известно общественности. Позднее, когда Ла Вальер утратила благосклонность короля и ее место заняла маркиза де Монтеспан (1641 - 1707), жена Кольбера заботилась о воспитании детей ла Вальер, тогда как самому Кольберу вновь пришлось взять на себя роль доверенного короля в делах с Монтеспан. Через него происходила переписка короля и с временными метрессами.

Осложнение отношений между королем и Кольбером произошло из-за обострявшегося соперничества между генеральным контролером финансов и Лувуа, которое в конце концов переросло в открытую напряженность между двумя министрами. То, что у Людовика XIV можно было быстро впасть в немилость, показывает пример государственного секретаря по иностранным делам Симона Арнольда, маркиза де Помпонне (1618-1699), который в ноябре 1679 г. внезапно был отправлен в отставку. Тут сыграли свою роль и Кольбер с Лувуа. Король обвинил Помпонне в слабости и слишком большой уступчивости, проявленных во время мирных переговоров в Пимвегене (1678/79).

Образ жизни короля и его дела с метрессами резко критиковали уважаемые духовные лица, иногда даже в присутствии всего двора. В своих мемуарах Людовик XIV признавался дофину, что этим он подавал дурной пример, которому не нужно следовать. Прежде всего король предостерегал дофина от того, чтобы он не забрасывал государственные дела из-за любовных историй. Король ни в коем случае не должен позволять своей метрессе оказывать на него влияние н политических решениях. В остальном в подобных делах король должен по возможности проявлять как можно больше сдержанности. Этого Людовик XIV придерживался во всех своих любовных делах между 1661 и 1683 г. Так, например, пока была жива королева Мария-Терезия (1638 - 1683), он посещал ее каждую ночь.

Точное количество любовных историй короля является тайной. Наиболее известны его романы с незамужней Луизой-Франсуазой де ла Бом ле Бланк, позднее герцогиня де ла Вальер (1644 - 1710) и с замужней Франсуазой-Атенаис де Рошешуар, маркизой де Монтеспан (1641 - 1701). Плодом отношений с ла Вальер, которые продолжались, вероятно, с 1661 по 1667 г. стало четверо детей, из которых выжили двое. Мадемуазель де Блуа оказалась юридически узаконена тем, что ее мать получила титул герцогини ла Вальер. В январе 1680 г. на ней женился Луи Арман де Бурбон, принц Конти (1661 - 1709). Сын, Луи де Бурбон, граф Вермандуа (1667 - 1683) был узаконен в феврале 1669 г. и в ноябре того же года ему было присвоено звание адмирала Франции.

Маркиза де Монтеспан с 1667 по 1681 г. подарила королю восемь детей, из которых четверо достигли зрелого возраста. Луи-Август де Бурбон, герцог де Мень (1670 - 1736) был узаконен в декабре 1673 г. Вскоре после этого он получил высокие воинские знания. Его родившаяся в 1673 г. и узаконенная сестра Луиза-Франсуаза де Бурбон, мадемуазель де Нант, в 1685 г. вышла замуж за Людовика III, герцога Бурбон-Конде. Ее родившаяся в 1677 г. и узаконенная в 1681 г. сестра, Франсуаза-Мари де Бурбон, названная, как и ее сводная сестра, мадемуазель де Блуа, в феврале 1692 г. вышла замуж за Филиппа II, герцога Орлеанского (1674 - 1723), впоследствии регента. Последний ребенок от этой связи, Луи Александр де Бурбон, граф Тулузский (1676 - 1737), узаконен в 1681 году, через два года получил звание адмирала Франции, а в 1694 г. - герцога и пэра Дамвиля. Как показывают эти факты, Людовик XIV проявлял большую отцовскую заботу о своих незаконнорожденных детях.

Герцог Сен Симон в своих знаменитых мемуарах писал что день короля расписан буквально по минутам, и даже находясь далеко от Версаля можно было по часам знать что сейчас делает Король. Согласно строгому Этикету каждый придворный исполнял свою роль в этом распорядке дня и точно знал в какое время дня и куда надлежит являться! В этом отношении Версаль представлял собой грандиозный по размаху, великолепный по оформлению и точный по исполнению механизм, с раззолоченными фигурками крутящихся в странном но завораживающем танце.

8.00 – Дежурный камердинер просыпается и отпирает двери спальни, лакеи и камергеры готовят парадную спальню к церемонии пробуждения короля.

8.20 – Главный Камердинер будит Короля, встав на колени перед постелью и громко произнеся «Не угодно ли будет Вашему Величеству проснутся»

8.25 – Лейб хирург осматривает короля, проверяет пульс, Лейб Медик меняет Королю ночную рубашку.

8.40 – Обер Камергер открывает занавес королевской кровати и подает Королю святую воду и библию

9.00 – Камергер открывает двери спальни и впускает лиц имеющих честь присутствовать на церемонии одевания халата. Лакеи вносят легкие закуски для короля.

9.15 – Впускают Принцев Крови имеющих право присутствовать на церемонии бритья Короля и одевания парика.

9.40 – Утренняя Молитва Короля. Все присутствующие становятся на колени.

10.00 – Церемония Одевания и Обувания Короля. Камергер допускает сановников имеющих привилегию подавать Королю одежду и туфли. Лакеи с королевским гардеробщиком вносят несколько нарядов на выбор, который угодно будет выбрать на сегодня Королю.

10.30 – Король в сопровождении гвардейцев идет в Кабинет где его ждут министры. Слушание докладов, прием посланников, прочие распоряжения

11.30 – Утренняя Обедня в Дворцовой Церкви – присутствуют Королева, принцы крови, пэры Франции.

12.00 – Большой Выход Короля. Все придворные обязаны ждать в Парадной Лестнице и поклонами приветствовать Короля. В это время, если Королю будет угодно обратить на кого нибудь из присутствующих внимание, можно подавать прошения. Короля сопровождают Принцы крови, дети короля, особо приближенные лица.

12.15 – 12.50 – заседание Большого Совета

12.30 – Церемония сервировки королевского обеденного стола. Ответственный за сервировку и меню Главный Церемонимейстер двора.

13.00 – Церемония Королевского Обеда. Выход Короля в Столовую. Стол накрыт на одну персону. Никто из присутствующих не имеет права садится. Принц Орлеанский подает Королю салфетку. Остальные согласно по титулу и рангу обслуживают Короля исполняя обязанности виночерпиев, хлеборезов, мундшенков. Не имеющие привилегии присутствовать на Обеде Короля ждут его выхода в Зеркальной Галерее. Там же оглашают список лиц получивших честь сопровождать Короля в свите на Большой Прогулке.

14.00 – Церемония переодевания Короля к Прогулке. В Мраморном дворе Версаля подается Королевская Карета.

15.00-19.00 - Большая Прогулка Короля. Работают все фонтаны Парка. Короля сопровождает Любовница. Роль фаворитки короля вообще была очень большой при версальском дворе. Пока их любил король они обладали самыми обширными привилегиями, вызывая зависть и восхищение придворных. Правда как только любовь короля остывала, быстро проходила и слава земная любовницы. Судьбой оставленных фавориток уже никто не интересовался... и жизнь их вне двора была как правило печальной.

Герцогиня Лавальер (умерла в монастыре)

Маркиза Монтеспан (изгнана из двора)

мадемуазель де Фонтаж (отравлена соперницей)

Мадам де Ментенон (пережила короля... умерла в изгнании)

15.00-16.00 - согласно Этикету кроме сопровождающих лиц никто не имеет права приближаться Королю и утомлять его разговорами. Игра в мяч в Оранжерее

16.00 – Травля оленей в Версальском парке. Участвуют все получившие приглашение

17.00 – Полдник в Марли или в Трианоне. Хозяйка стола Любовница короля. Трапезничают все приглашенные дамы. Это время свободного общения, Королю могут приближаться любые придворные или дворяне из провинций.

19.00 – Король в сопровождении Любовницы и Свиты возвращается в Версаль. Церемония переодевания в кабинете. Здесь же министры отчитываются о проделанной работе.

20.00 – Карточная игра в апартаментах Любовницы. Игра по большим ставкам.

22.00 - Церемония сервировки Королевского ужина в Большой столовой. Специальный служитель из дворян пробует все блюда, хлеб и соль, проверяет чистоту вилок, ножей, зубочисток.

22.30 – Королевский Ужин! Начальник телохранителей объявляет «Королю подан ужин!» Король в сопровождении свиты и двух лакеев держащих большие свечи идет в Столовую.

Вместе с Королем за стол садятся Королева, принцы и принцессы – вся королевская семья.

По правую и по левую сторону стола должны стоять перед Королем шесть служителей, ему прислуживающих и подающих чистые тарелки.

Говядина подается согласно с церемониалом, который напечатан в высочайшем указе от 7 января 1681 года: если на стол короля подаются кушанья, приготовленные из говядины, то впереди несущих блюдо поваров должны идти два телохранителя, привратник залы, хлебничий из дворян, главный дворцовый смотритель, смотритель кухни, а позади - двое оруженосцев, которым не дозволяется и близко подходить к говядине его величества.

Если Король изъявит желание пить, мундшенк говорит во всеуслышание: "Пить его величеству!" Тогда старшие мундшенки делают поклон, приносят серебряный вызолоченный кубок и два графина, предварительно отведав воду. После чего король сам наполняет свой кубок, а старшие мундшенки, сделав вторичный поклон, уносят графины.

Во время ужина играет музыка; тихо, чтобы не мешать говорить, словно аккомпанируя словам, и подавая ритм для обслуживающего персонала.

Остальные придворные на почтительном расстоянии смотрят на ужин королевской семьи.

Все мужчины остаются стоять на ногах, избранным дамам в качестве особой милости даровано право табурета, только они имеют право сидеть.

23.30 – Последние распоряжения перед сном в кабинете Короля, имеют право присутствовать принцы крови, королевские дети, любовница. Министры и сановники могут в последний раз предстать перед королем с докладами, записками, проектами. Тогда же в кабинет пускают любимых королевских собак. Король их собственноручно кормит. В это же время Король громко произносит имя вельможи которому сегодня достанется честь держать свечку при церемонии раздевания короля. После того как выбор сделан привратник громко произносит «Господа, выходите», и придворные чины удаляются.

00.00 – Церемония раздевания Короля. Обслуживают только те лица которые по праву рождения имеют привилегию присутствия при церемонии отхода ко сну Короля.

00.30 – Осмотр Лейб Медиком, лакеи вносят кушанья и воду, если Королю будет угодно ночью покушать, Камергер зажигает ночную лампу, закрывает занавески кровати, затем все выходят из спальни, кроме дежурного камердинера который запирает двери и ложится на свою кровать.

А завтра Короля ждет ТОЧНО такой же день!

Музыка: "Te Deum" Ж-Б Люлли

Что такое этикет? Слово "Этикет" ввел Людовик XIV в ХVII веке. На одном из пышных приемов у этого монарха гостям вручили карточки с перечислением требуемых от них правил поведения. От французского названия карточек "этикеток" и произошло понятие "этикет" воспитанность, хорошие манеры, умение вести себя в обществе. Дипломатический этикет В древности самыми важными отношениями считались отношения между странами. Поэтому прежде всего получил развитие дипломатический этикет. Один из древнейших письменных договоров был заключен между египетским фараоном Рамзесом П и хеттским царем Хатушилем Ш в 1278 году до н.э. Они заключили мир, условия которого были выгравированы на серебряной пластинке.

Придворный этикет При дворах французских, английских и испанских королей этикет соблюдался особенно строго. Испанский король Филип Ш предпочел сгореть у своего камина (у него вспыхнули кружева), чем самому гасить огонь (ответетвенный за церемониал придворного огня отлучился). Были и менее мрачные курьезы: как-то Людовик ХШ прибыл к кардиналу Ришелье по государственным вопросам и застал кардинала прикованным к кровати подагрой. Король не должен разговаривать с подданным стоя иди сидя, если тот лежит! Пришлось Луи лечь рядом. "Эрмитажный этикет" Да, был и такой этикет, составленный самой Екатериной II. В нем государыня настоятельно просила: "Есть и пить вкусно и сладко, но не до такой степени, чтобы забывать свои ноги под столом, когда начнутся танцы". А также рекомендовала гостям Эрмитажа: "Дорогие фарфоровые статуэтки и прочие вещицы разглядывать глазами, а если попадут оные в руки, то по забывчивости в карманы не класть". Современный этикет. К современному этикету больше всего подходят слова Свифта: "Кто никогда не поставит другого человека в неловкое положение, тот и обладает хорошими манерами".

Как следует сидеть за столом Вы, конечно, помните, как следует сидеть за столом. Ровно, спокойно, не позволяя себе ни слишком расслабленных, ни напряженных поз. Поза гонщика, когда человек низко наклоняется над тарелкой, словно над рулем, неуместна и некрасива. Конечно, мы с вами стараемся есть и пить как можно бесшумнее не только в гостях, но и дома, чтобы не испортить аппетит сотрапезникам неэстетичными звуками. Руки на стол класть не следует, локти тоже лучше не выдвигать. На столе находятся только кисти рук.

Galda piederumi Во время еды у нас должны быть все время заняты обе руки. При любой трапезе одна рука или обе с приборами. Если в одной руке прибор, то другая либо поддерживает тарелку, либо берет хлеб. Если левая рука оказалась ненадолго не занятой, то ее кисть спокойно лежит на скатерти возле вашей тарелки. Следите за руками в перерывах между едой не позволяйте им активно жестикулировать, играть приборами, катать хлебные шарики, плести косички из бахромы скатерти и тому подобные вольности. Это же ваши руки, значит, они должны хоть немножко вас слушаться. Ноги тоже спокойно ставьте возле стула, а не вытягивайте в длину, не раскидывайте по сторонам, не перебирайте ими, уподобляясь нетерпеливой лошадке.

Sakāmvārds, nepiespiesti, iespaids, labi audzināti Поговорка "когда я ем, я глух и нем" существует только для малышей, которые еще не научились красиво и непринужденно вести себя за столом. Но мы-то с вами не такие, мы-то умеем произвести впечатление воспитанных людей. Поэтому за столом уместно не молчать, а поддерживать беседу. Она протекает по своим правилам: если вы обратились с вопросом, а не с рассказом к своему сотрапезнику, сделайте это, только убедившись, что в этот момент он не жует. Если к вам обратились с вопросом, а вы в этот момент пережевываете пищу, не смущаясь, спокойно дожуйте, проглотите и только тогда отвечай те на вопрос. Если ваш ответ нужен, то его подождут.

Galdauts, nolikt, šķīvis, viegli, nesabojāt, aizrauties, pārējie Не забывайте, что когда вы заняты беседой, можно положить головки приборов на край тарелки с двух сторон, а их ручки будут лежать на скатерти. Когда вы обращаетесь к соседу по столу, то поворачиваете к нему не все туловище (чтобы не показывать спину второму соседу), а только голову. Конечно, через спины гостей не переговариваются наклоняются слегка вперед, а не назад. Темы застольных бесед такие, которые аппетита никому не испортят. И, конечно, не следует настолько увлекаться беседой с одним человеком, чтобы забыть остальных своих сотрапезников.

Noskaņojums, pie galda, saimniece, sajūtas Особо хочу подчеркнуть, что наше настроение за столом сильно отражается на ходе всего застолья, поэтому даже если вам не очень весело, не стоит демонстрировать плохое настроение. Если вас чрезвычайно заинтересовал рецепт какого-нибудь блюда, то потерпите: вы спросите об этом после праздника по телефону. А во время застолья следует только воздать блюду должное. Причем лучше похвалить все блюда, чем какое-то одно, иначе хозяйка может подумать, что остальные не удались. Если же блюдо вам действительно не нравится, не стоит давать ему резкую отрицательную оценку и уж тем более рассказывать о своих неприятных ощущениях от подобных кулинарных творений.

Skopums, ēdiens, apkārtējie, ikdienā Мы с вами помним, что есть следует без жадности (не нужно набрасываться на пищу), не торопясь, но с аппетитом. Не стоит думать, что окружающие не обращают внимание на вашу манеру держаться за столом. Это очень важное проявление вашей индивидуальности. Поэтому, наверное, нужно ежедневно следить за собой, чтобы манера красиво держаться за столом была доведена до автоматизма.

Иштван Рат-Вег (Из книги «Из истории человеческой глупости»)

ПОКОРНОСТЬ ПЕРЕД ЗЕМНЫМ ВЛАДЫКОЙ

В 1719 году после многих лет прилежных исследований немецкий историк Иоганн Христиан Люниг опубликовал двухтомный груд под претенциозным названием «Tatrum ceremoniale». Автор описывал, обсуждал, комментировал церемониалы, которые он наблюдал при дворах правителей стран Европы.
Необходимость церемониалов Люниг объяснял следующим образом:
«Великие особь» являются наместниками Всемогущего на Земле, созданными по Его подобию, и их назначение – быть похожими на Него во всем. Бог упорядочил всю Вселенную, и Его представители на Земле, которые всемерно стремятся уподобляться Ему, должны строго блюсти установленный ритуал. Когда простолюдины воочию видят всеохватывающий порядок в поведении и обычаях своих господ, они склонны подражать им, тем самым упрочая благоденствие всего государства. Но если люди будут зреть только беспорядок и путаницу, они начнут сомневаться в том, что их повелитель является истинным представителем бога на Земле. Они перестанут питать уважение к властелину, и в тех государствах, где это произойдет, воцарится хаос. Поэтому великие монархи установили правила, которым должны повиноваться они сами и весь их двор».
Как церковный алтарь и святилище за его ограждением предназначались для бога и его служителей-священников, которые таким образом отделили себя от народа, так и наместники бога – король и его придворные – обособлялись от масс в созданном ими же заповеднике.
Этот заповедник был огражден золоченым занавесом придворного этикета. Пряжа, из которой соткан этот занавес, была завезена с Востока, где каждый правитель называл себя сыном Солнца, или братом Луны, или, на худой конец, кузеном звезд. От подданных требовалось, чтобы они с таким же раболепным обожанием относились к своему земному владыке, как и к его столь величественным «родственникам».
Этикет раболепствования и униженной покорности перед владыкой распространялся с Востока на Византию, а оттуда с помощью крестоносцев перешел и в Западную Европу. Каждый монарх приспосабливал все пышные церемониалы поудобнее к своим потребностям.
«Все те, кто богохульно осмелится отрицать наше божественное происхождение, будут изгнаны со службы, а их имущество будет конфисковано», – гласил императорский приказ, изданный в Риме в 404 году н. э.
Каждое распоряжение византийского императора считалось священным, и к нему полагалось относиться, как к слову божьему. Обращаться к императору нужно было: «Ваша Вечность».
Поскольку он являлся олицетворением бога, перед ним следовало преклоняться, как перед богом. Строжайшие правила придворного церемониала требовали, чтобы иноземные послы так же, как и свои подданные, падали ниц к императорским ногам. Епископ Кремонский описал, как он был удостоен лицезреть императора. Император сидел на золотом тропе в тени золотого дерева с золотыми ветвями и золотыми листьями. На ветвях сидели искусно сделанные птицы. Два льва из чистого золота, словно живые, глядели на приближавшегося посетителя со своих возвышений, расположенных слева и справа от трона. Когда посланник приблизился к трону, искусственные птицы начали петь, львы зарычали громоподобно. Епископ и его сопровождающие простерлись ниц перед троном, согласно правилам этикета. Когда они подняли глаза, и император и его трон исчезли: секретный механизм поднял все сооружение вверх. И оттуда, с высоты, божественные императорские очи метали молниеподобные взгляды на ошарашенного посланника.
Монархи Западной Европы не требовали столь чрезмерной униженности, какая по восточным понятиям считалась нормой. Они удовлетворялись тем, что посетители, удостоенные аудиенции, становились на колени. Этот малоудобный способ выражать свое почтение родился, по-видимому, в Испании, а позже стал применяться и при дворе австрийского императора. Австрийские императоры, надо полагать, любили созерцать такую демонстрацию униженной покорности, ибо они неустанно изыскивали все новые поводы требовать от своих подданных, чтобы те преклоняли колени. Просители должны были подавать свои петиции, стоя на коленях; в других случаях было достаточно преклонить одно колено. Существовали детально разработанные строгие правила, которые предусматривали, в каких случаях надо было становиться на оба колена, а когда можно было обойтись одним. Когда император проезжал по городу, каждый пешеход обязан был в знак уважения к высокой особе преклонять одно колено. Даже важные особы, передвигавшиеся в каретах, не освобождались от этой обязанности – они должны были остановить свой экипаж, выйти и выразить свою покорность: дамы приседали, а мужчины преклоняли колено.
В царствование Марии-Терезы эти правила были несколько смягчены. Писатель и философ Лессинг, которому явно не хватало навыков придворной гимнастики, запнулся о свою собственную ногу, когда его представляли императрице. Она милостиво разрешила Лессингу не повторять столь сложное упражнение.
Версальский двор так и не принял испанского этикета, невзирая на его соблазнительную пышность и церемонность. Он был слишком жестким для французских вкусов. Зато в Англии панталоны на коленях у придворных были изношены до крайности. Французский маршал Виейлевиль в 1547 году был приглашен по какому-то случаю на обед к королю Эдуарду VI. Мемуары маршала донесли до нас его впечатления об этом достославном пиршестве:
«За обедом блюда подавали рыцари Ордена подвязки. Подходя к столу, они каждый раз падали на колени. Блюда у них забирал лорд-камергер, который, встав на колени, предлагал их королю. Нам, французам, показалось очень странным, что самые выдающиеся представители английской аристократии, в том числе знаменитые военачальники, должны были то и дело становиться на колени, тогда как во Франции даже пажи, входя в покой, лишь преклоняют одно колено».

ИСПАНСКИЙ ЭТИКЕТ

Испанский этикет был самым суровым из всех. Королевская чета Испании была в буквальном смысле «неприкасаемой». Однажды, когда королева ехала верхом, лошадь понеслась и сбросила державную всадницу с седла. Два офицера кинулись к ней, подхватили королеву, высвободили ее ноги из стремени. Словом, спасли ей жизнь. Однако отважные офицеры тут же повернули своих лошадей и поскакали во весь опор. Они должны были пересечь границу своей страны, чтобы избежать смертной казни за прикосновение к телу королевы.
Филипп III получил сильные ожоги, сидя перед камином, только потому, что единственный гранд, которому была пожалована привилегия двигать королевское кресло, куда-то отлучился.
Мария-Анна Австрийская была просватана за короля Филиппа IV. На пути в Испанию ее торжественно приветствовали во всех городах, через которые она проезжала. В одном из городов мэр преподнес ей дюжину пар шелковых чулок. Мажордом королевской невесты сурово отодвинул ящичек с подарком в сторону, сказав опешившему мэру: «Вам следовало бы знать, что у королевы Испании нет ног». Говорят, что бедная принцесса лишилась чувств при этих словах, так как подумала, что в Мадриде ей отрубят ноги во имя соблюдения незыблемых законов испанского этикета.

ЭТИКЕТ ПРИ ДВОРЕ ЛЮДОВИКА XIV

Когда Людовик XIV – «король-Солнце» – взошел на трон Бурбонов, придворный церемониал стал изысканным и сложным. Король уподоблял себя Солнцу, вокруг которого вращается Вселенная. А блеск версальского двора он рассматривал как отражение животворного сияния его собственной особы.
Давайте мысленно перенесемся на три столетия назад и поглядим церемониал в спальне «короля-Солнца». Действие происходит в тот утренний час, когда Людовик XIV обычно просыпается: дворяне, которые пользуются привилегией присутствовать при пробуждении и одевании короля, один за другим входят в спальню; туда же направляются принцы, управляющий двором короля, начальник королевского гардероба и четыре камергера.
Теперь торжественный акт вставания с постели может начинаться. Король покидает свою знаменитую кровать, которая расположена точно вдоль оси версальского парка. Ибо так же как Солнце покоится в центре небесных просторов, так и «король-Солнце» должен быть в центре своего двора. За короткой утренней молитвой следует столь же непродолжительная процедура утреннего омовения: главный лакей просто льет несколько капель духов на королевские руки. Первый камергер надевает на королевские ноги туфли и передает халат главному камергеру, который возлагает его на плечи короля. Теперь его величество сидит в кресле. Королевский брадобрей снимает с него ночной колпак и причесывает волосы, в то время как первый камергер держит зеркало.
Все эти детали были чрезвычайно важны и имели исключительное значение для тех, кто состоял при дворе Версаля. Высоким знаком отличия считалось позволение надеть туфли на ноги короля или помочь ему накинуть халат. К обладателям таких привилегий другие придворные относились с нескрываемой завистью. Последовательность, с которой выполнялись утренние процедуры, была установлена самим королем и никогда не менялась.
Затем следовала вторая часть торжественного церемониала, которую можно было бы назвать «раздевание халата». В этом действии были заняты начальник гардероба, который помогал королю с одной стороны, и главный лакей, который помогал ему с другой стороны. Когда король менял рубашку, церемония была еще более помпезная: служитель гардероба вручал рубашку первому камергеру, тот передавал ее герцогу Орлеанскому – второму лицу в государстве после короля. Король брал рубашку из рук герцога и накидывал ее себе на плечи. Затем с помощью двух камергеров он снимал ночную рубашку и надевал дневную. После этого в строю установленной очередности к королю приближались назначенные сановники и облачали его в различные части туалета: надевали туфли, застегивали алмазные застежки, прикалывали медали на лентах. Потом один из наиболее родовитых принцев Франции выполнял важную обязанность: он держал вчерашнюю одежду, пока монарх перекладывал из ее карманов содержимое в новый костюм. После этого начальник гардероба предлагал королю на выбор три вышитых платка, которые подавались на золотом подносе; наконец, он же вручал повелителю шляпу, перчатки и трость.
В пасмурные, хмурые дни, когда по утрам требовалось искусственное освещение, главный камергер шепотом спрашивал короля, кому будет пожалована честь подержать свечи. Король называл имя одного из присутствующих дворян. Избранник, лопаясь от гордости, брал канделябр с двумя свечами и держал его на протяжении всей процедуры одевания короля. Надо сказать, что даже система освещения была приведена е соответствие с правилами придворного этикета. Только король имел право пользоваться канделябром на две свечи. Все остальные смертные должны были обходиться простыми подсвечниками. По поводу одежды тоже существовали строгие правила. Так как Людовик имел пристрастие к золотому шитью на платье, то носить что-нибудь подобное не позволялось никому. Правда, иногда, в знак высочайшей благосклонности, король жаловал особо отличившимся придворным и государственным деятелям право пришивать золотую тесьму на одежду. Это разрешение оформлялось специальным документом с соответствующей печатью, который подписывался королем и первым министром.
Представление повторялось каждое утро и всегда проходило в присутствии восхищенной аудитории. Когда оно заканчивалось, король покидал спальню, окруженный роем придворных. В опустевшей спальне, однако, продолжался церемониал. Предстояло застелить королевскую кровать. Существовали писаные правила по поводу того, как эго надлежит делать.
Королевская кровать сама по себе служила объектом почитания. Те, кто проходил через спальню, должны были в знак уважения поклониться кровати. <...>
При тщеславном дворе тщеславного монарха состоял человек, который среди всей помпы и блеска сохранял трезвую голову. Это был министр финансов Кольбер, изобретательность которого проявилась в том, что он облагал налогом не только соль и муку, но и человеческое тщеславие. Он ввел прейскурант на все придворные привилегии и должности. Право быть главным поваром стоило 8 тысяч франков, а, например, высокая должность мажордома расценивалась в полтора миллиона франков. Однако игра стоила свеч. Тот, кто получал должность при дворе, обретал влиятельное положение, которое открывало множество возможностей для пополнения кошелька, опустошенного Кольбером.

ТУФЛЯ С КРАСНЫМ КАБЛУКОМ

В Византии только император имел право носить красные туфли: наряду с короной они были знаком императорской власти. После падения Византийской империи красные туфли проникли в Париж. Правда, по дороге они потеряли подметки и верх, так что ко двору французских королей добрались одни красные каблуки. Они-то и стали неотъемлемой частью великосветского наряда, по которому придворную знать можно было всегда отличить от мелкопоместного дворянства без титулов и званий.
Двор каждого монарха являл собой замкнутый мирок. Это относилось не только к блестящему двору Версаля, но и к резиденциям малозначительных немецких принцев, которые наперебой стремились подражать великим образцам. Горизонт этого мирка очерчивался иерархией рангов. Его можно уподобить ступенчатой пирамиде, по которой придворные, толкаясь и теснясь, пробирались вверх, к вершине, увенчанной монархом.
Каждый придворный мечтал о том, чтобы заполучить ранг выше того, которым он вынужден был довольствоваться. Во имя достижения этой цели он готов был заплатить любую цену, использовать любые – пусть даже бесчестные – средства. Лишь бы возвыситься над другими, лишь бы приблизиться еще на шаг к коронованному идолу.
Сложные проблемы старшинства в придворном сонме заслуживают детального исследования. Начнем с версальского двора, где честолюбие становилось совершенно патологическим в своем неистовстве.
На верху придворной пирамиды находились принцы королевской крови, следом за ними шли остальные принцы, потом герцоги и пэры, которым в силу их наследственных прав и положения предоставлялись наиболее высокие посты и привилегии. Для аристократов рангом пониже тоже существовал строгий порядок старшинства.
Заметим, что титул и власть не обязательно шли рука об руку. Можно было быть могущественным министром, не знающим поражений военачальником, губернатором колонии и в то же время иметь при дворе ранг ниже, чем у царственного подростка королевских кровей. На полях сражении маршалы Франции командовали и принцами и пэрами, но придворный ранг маршалов был невысок, и их жены не имели права на обетованный табурет.
Мадам де Севиньи с энтузиазмом писала в одном из своих писем о «божественном табурете». Прозаически говоря, речь шла о стульчике без подлокотников и спинки. Этот на первый взгляд ничем не примечательный вид мебели играл невероятно важную роль в жизни французского двора.
Когда король или королева усаживались перед столпившимся двором, все придворные сановники оставались стоять. Из женщин только принцессам разрешалось присесть, но не в кресла, а на табуреты. Женщинам разрешалось садиться на табуреты в отсутствие их величеств. Каждая ситуация, которая могла возникнуть в связи с употреблением табурета, была тщательно предусмотрена правилами придворного этикета. Например, королевские дети в присутствии отца или матери могли сидеть только на табуретах и лишь в их отсутствие имели право пользоваться креслами. В присутствии королевской четы или их детей принцессы и герцогини королевской крови могли сидеть на табуретах, а в обществе королевских внуков они имели право пользоваться стульями с прямыми спинками, но не креслами.
Перечень правил «кому на чем перед кем сидеть» на этом далеко не исчерпывается. Кардиналы стояли перед королем, но сидели на табуретах при королеве и королевских детях, а находясь в компании принцев и принцесс королевской крови, имели право занимать кресла. Такое же правило определяло поведение иностранных принцев н испанских грандов.
Кодекс «табурета» – всего-навсего один из примеров того, как наделенные даже малюсенькой привилегией демонстрировали ее публично в присутствии тех, кто стремился к получению такого же отличия.
На придворных приемах дамы рангом пониже должны были нагибаться, чтобы целовать каемку платья королевы. Принцессы и пэресы тоже обязаны были прикладываться к одежде повелительницы, но им разрешалось лобзать уже юбку, следовательно, поклоны для них были предусмотрены в облегченном варианте. Правила двора точно определяли даже сравнительные размеры шлейфов. Вот эта таблица:

Королева – 11 ярдов,
дочери короля – 3 ярдов,
внучки короля – 7 ярдов,
принцессы королевской крови – 5 ярдов,
прочие принцессы и герцогини – 3 ярда.

Если учесть, что парижский ярд соответствовал 119 сантиметрам, то будет ясно, что и трех ярдов хватало, чтобы поднимать тучи пыли.
«Мinima non curat proctor», – гласит латинская пословица. Это означает примерно следующее: «Значительные люди не занимаются пустяками».

Сокращенный перевод с английского Б. Колтового.

Рат-Вег И. Мишура придворного этикета // Наука и жизнь, 1968. № 1. Стр. 100-104.

С 15 века все большее влияние на развитие западноевропейского этикета оказывал чрезвычайно усложнившийся церемониал королевских дворов. Сначала определенное влияние оказывали испанские и бургундские ритуалы, затем с развитием абсолютизма главную роль начала играть Франция.
В это время появляются многочисленные пособия по этикету, который становится настолько сложным, что при дворах появляется специальная должность церемониймейстера, следившего за выполнением всех его тонкостей и строжайшим образом регламентировавшего всю дворцовую жизнь. Члены семьи монарха и придворные должны были в определенный час вставать, точно указывалось, кто должен был присутствовать при одевании монарха, подавать предметы его туалета, сопровождать его во время прогулки и т. д. Было точно определено, как проходили церемонии аудиенции, торжественных выходов, прогулок, обедов, балов.
Например, при бургундском дворе герцог два-три раза в неделю давал публичные аудиенции, где каждый мог вручить ему прошение. Все придворные должны были присутствовать, размещаясь согласно рангу по обе стороны трона, а подле него находились коленопреклоненные чиновники, читавшие и рассматривавшие прошения.
Пышные обряды сопровождали рождение, брак и смерть при королевском дворе. Чем выше ранг, тем более сложным был ритуал. Например, королева Франции в течение года не покидала покоев, где ей сообщили о смерти супруга, а для принцесс этот срок ограничивался шестью неделями. Покои были занавешены и убраны черным, и принцесса, одетая в траур, должна была провести эти шесть недель в постели. Покои для пребывания знатной дамы после родов убирались зеленым шелком, причем все предметы в этих комнатах служили определенным церемониальным целям.
Право первенства в придворном этикете приобретает определяющий характер. Вопрос преимущества кого-либо зачастую становится вопросом жизни и смерти, так как непростительным оскорблением считалось занятие, хотя бы и нечаянное, чужого места или вход в комнату раньше персоны более высокого ранга. Имело значение, кто на чем сидит, кто оказывает ту или иную услугу королю. Придворный или посол иностранного государства, удостоенный лучшего места, считался занимавшим более высокий ранг, что приводило даже к международным конфликтам, так как посол, чью карету на королевской прогулке обогнала карета другого, мог счесть это унижением своей страны и ее двора. Поэтому все поведенческие нормы были тщательно формализованы. При бургундском дворе было точно предписано, каким именно придворным дамам можно было ходить рука об руку и должна ли (и каким именно образом) одна другую поощрять к подобной близости. Известны случаи, когда строгое соблюдение этикета приводило к принесению в жертву человеческих жизней. При испанском дворе Филиппа II королева однажды упала с коня, застряв ногой в стремени. Конь поволок королеву за собой, но никто не рискнул помочь ей, чтобы не оскорбить ее величество прикосновением к ее ноге. Когда двое придворных все же решились спасти полумертвую королеву, то они поспешили немедленно скрыться от гнева короля за грубое нарушение правил этикета.
Эта система достигла своего апогея в 17 веке при дворе Людовика XIV, где стараниями «короля-солнца» была ритуализирована каждая мелочь. Церемонии того времени возносили короля до уровня недоступного божества.
Раздвину завесу веков и загляну в спальню "короля-Солнца". Там нечто подобное совершает главный камердинер: он раздвигает полог кровати, потому что настало утро. Король пробуждается. Камер-лакеи впускают тех вельмож, которые облечены правом присутствовать при торжественном моменте пробуждения. Входят принцы крови, с поклоном входит главный камергер, главный при гардеробе короля и четыре камергера.
Церемония пробуждения короля — lever — начинается.
Король сходит со своего знаменитого ложа, установленного в самой середине дворца и точно по главной оси Версальского парка. Король для своего двора, что Солнце на небосводе. После краткой молитвы главный камердинер льет несколько капель ароматизированного винного спирта ему на руку, что, собственно, и составляет процедуру утреннего умывания. Первый камергер подает тапки, затем передает халат главному камергеру, тот помогает надеть его королю, который уже сидит в кресле. Придворный куафер снимает с короля ночной колпак и причесывает волосы в то время, как первый камергер держит перед ним зеркало.
До унылого скучны эти подробности, однако в жизни версальского двора они имеют большую важность и полны значения. Подавать королю тапки или домашний халат — это огромная честь и награда, которую с завистью наблюдают остальные придворные.
Порядок самого одевания спланирован самим королем, и он же установил в нем неумолимую последовательность, совсем как при решении арифметической задачи. До 77 лет его жизни тапки всегда подавал первый камергер, а главный камергер домашний халат. Затеять перемену ролей означало бы сознаться в революционном образе мыслей.
До сих пор это была первая часть lever, его интимный этап. Далее следовала вторая, торжественная часть церемонии.
Лакеи распахивали створки дверей. Чередой входили придворные. Герцоги и прочие важные особы, послы, маршалы Франции, министры, верховные судьи и разного рода придворные сановники. Выстраивались возле позолоченного ограждения, разделявшего зал на две части, и в благоговейной тишине наблюдали парадное зрелище, словно разыгравшийся у них на глазах спектакль, главную роль в котором играл наипервейший человек Франции и ее главный актер.
Картина первая: снимание ночной рубахи. Гардеробмейстер помогал справа, главный камердинер — слева. Видимо, этот предмет туалета считался наименее благородным, чем рубашка дневная. Потому что перемена рубашки была куда обстоятельней: один из офицеров при гардеробе передавал дневную рубашку первому камергеру, а тот передавал ее дальше герцогу Орлеанскому, по рангу следовавшему сразу за королем. Король принимал рубашку от герцога, набрасывал ее на плечи и, с помощью двух камергеров освободившись от ночной рубашки, надевал дневную. Спектакль продолжался. Придворные сановники по очереди выдавали остальные предметы одежды, натягивали ему туфли, застегивали алмазные пряжки, подвязывали шпагу и орденскую ленту. Гардеробмейстер (как правило, это был один из самых знатных герцогов Франции) играл важную роль: он держал вчерашнюю одежду, пока король вынимал из нее мелкие вещи и перекладывал в карманы сегодняшней; далее он подавал на золотом подносе три вышитых платка на выбор, затем он же подавал шляпу, перчатки и трость.
В ненастные утра, когда требовалось освещение, один из зрителей также получал свою роль. Главный камергер шепотом испрашивал короля, кому принадлежит право держать свечи. Король называл кого-нибудь из вельмож, и тот, распираемый гордостью, держал двухрожковый подсвечник во время всего процесса одевания. Это надо понимать: двухрожковый. Потому что Людовик даже право пользования подсвечником ввел в продуманную и отшлифованную систему придворного этикета. Только король имел право пользоваться двухрожковыми подсвечниками, все остальные должны были довольствоваться однорожковыми. Так оно и шло по всем линиям. Людовик любил камзолы, обшитые золотым позументом, однако кому-либо другому в таком ходить было нельзя. Редко, в знак исключительной милости, король дозволял заслуженным мужам заказать галуны на камзол. Об этом дозволении составлялся документ с печатью, король его подписывал, а первый министр контрассигнировал. Назывался сей почетный предмет одежды justaucorps a brevet, т.е. камзол дозволенный.
Когда наблюдаемое каждый день красочное зрелище подходило к концу, король покидал спальню, и двор толпою высыпал следом. А в опочивальне продолжалась малая дополнительная церемония. Пресловутое ложе следовало привести в порядок. Не просто так, наскоро, как то бывает с постелями простых мещан. У этой операции также были свои писанные правила. Один из камердинеров занимал место у изголовья, другой в ногах, а придворный обойщик застилал с соответствующей тщательностью высочайшую постель. Один из камергеров присутствовал до конца церемонии и следил, чтобы все правила выполнялись точно.
Впрочем, и кровати тоже, как предмету обихода, непосредственно связанному с персоной короля, полагалось соответствующее почитание. Если кто-то пересекал отделенную ограждением часть спальни, ему всякий раз приходилось отдавать ей честь, глубоко преклоняя колена. Еще более парадно проходил обеденный акт. По мере приближения обеденного часа мажордом, сотрясая дверь комнаты лейб-гвардейцев своим жезлом, трубным голосом объявлял:
- Господа, сервировку для короля!
Каждый из гвардейских офицеров забирал ту часть сервировки, которая была поручена его заботам, и шествие направлялось в столовую. Впереди мажордом со скатертью, за ним офицеры, по обеим сторонам лейб-гвардейцы. Они складывали предметы сервировки на сервировочный стол, и на том их миссия пока заканчивалась. Сервирование стола было делом других царедворцев. Они накрывали стол, затем дежурный камергер нарезал хлеб и производил смотр, все ли в порядке, мажордом снова стучал лейб-гвардейцам:
- Господа, жаркое для короля!
Лейб-гвардейцы занимали позиции, толпа вельмож входила в буфетную и подвергала пристальному осмотру жареные блюда, предназначенные к столу. Гофмейстер поправлял тарелки, затем окунал два ломтика хлеба в соус. Один пробовал сам, второй протягивал на пробу стольнику. Коль скоро вкус и аромат блюд оказывался удовлетворительным, снова складывалось шествие. Впереди опять-таки мажордом с жезлом, за ним гофмейстер с булавой, за ними дежурный камергер с одним из блюд, стольник — с другим, дегустатор — с третьим, потом еще несколько сановников с парой блюд. А самим блюдам выпадала особая честь; при них по обеим сторонам вышагивали лейб-гвардейцы с ружьями на плече.
При прибытии в целости досточтимой ноши в столовую докладывали, соблюдая положенные формальности, королю, что кушать подано. Обслуживание было делом чести шести благородных камергеров. Один из них нарезал мясо, другой накладывал его на тарелку; третий подавал и т. д. Если король хотел выпить вина, то кравчий выкрикивал:
- Вино королю!
Преклонял колена перед королем, потом шел к буфету и принимал из рук виночерпия поднос с двумя хрустальными графинами. В одном из них было вино, в другом вода. Опять преклонив колено, передавал поднос камергеру; тот, смешав немного вина с водою, отливал в свой особый бокал, пробовал, затем возвращал поднос кравчему. Все это с надлежащей серьезностью и торжественностью; король, наконец, мог пить.
Тот же ритуал повторялся при каждом отдельном блюде.
Когда до отказа забитый церемониями день проходил, и король собирался на покой, вкруг него снова разыгрывался спектакль утреннего туалета, но только в обратном порядке, как кинопленка, прокрученная назад. Скажем только, что теперь умывание имело большие масштабы, чем утреннее обтирание несколькими каплями винного спирта. Принесли полотенце на двух золотых блюдах, один конец влажный, другой сухой. Король протер влажным концом лицо и руки, сухим концом промокнул остатки влаги. Надо ли говорить, что поднесение полотенца считалось очень высокой честью и составляло особое право принцев крови. Придворный этикет даже при этом простом акте предполагал тончайшие различия. В присутствие сыновей и внуков короля полотенце передавал в руки старшему по рангу главный камергер. Если же короля окружали дети прочих герцогов, то полотенце подносил просто один из камердинеров.
Из этого фрагмента церемоний потомки узнали, что "король-Солнце" купался в славе, купался в молитвенном обожании подданных, купался еще много в чем прочем, не купался он единственно в воде.
Ежедневное поклонение божеству выполнялось при участии множества придворных вельмож и сановников. Управлением королевской кухней ведали 96 вельмож, среди них 36 стольников, 16 дегустаторов, 12 гофмейстеров и один главный гофмейстер. Персонал кухни составляли 448 человек, не считая слуг персонала и учеников этих слуг.
Король восседал в кресле. Королева и принцы, если они присутствовали, имели право сидеть на стульях, а другие члены королевской семьи - на табуретах. Король мог оказать величайшую честь знатной даме, позволив ей сесть на табурет; у мужчин такой привилегии не было, но все они стремились к ней ради своих жен.
Понятно, что в таких условиях принципиальное значение придавалось вопросам первенства, и никто уже не уступал, как в средние века, своих привилегий и прав другому. Тот, кто удостаивался особой чести (например, нести свечу в королевской опочивальне), мог получить дополнительные социальные и, что не менее важно, материальные преимущества перед другими.
Чины, милости, деньги, поместья - все добывалось именно при дворе, в толпе придворных, подчиненной этой строжайшей иерархии. Придворные были вынуждены ежедневно проводить стоя долгие часы ожидания, терпеть скуку королевской трапезы и унизительные обязанности прислуги для того, чтобы быть замеченными королем. Годы, проведенные подобным образом, оказывали пагубное влияние на их характер и интеллект, но приносили ощутимые материальные выгоды.
Очевидно, что придворные обязательства требовали от дворянина определенных качеств. Сохранились руководства по поведению того времени, из которых одним из самых известных является сочинение графа Кастильоне «Придворный». Согласно ему придворный должен быть любезен и внимателен, избегать сплетен, злоязычия и лжи. Его манеры должны были выглядеть естественными без неловкости, он обязан был хорошо говорить на нескольких языках, уметь играть в карты, не обращать внимания на денежные потери, петь, рисовать, танцевать, играть на музыкальных инструментах, практиковать модные в то время виды спорта, но отнюдь не игры простонародья. На войне ему рекомендовалось избегать ненужного риска, если он находился вне поля командира. Вежливость его должна была возрастать в зависимости от ранга собеседника, а по отношению к королю его манеры должны были напоминать поведение слуги перед господином. Понятно, что не все из этих норм осуществлялись на практике, но правила поведения по отношению к королю необходимо было соблюдать неукоснительно.
Людовик XIV издал специальный указ о смене одежды по сезонам, который стал частью нового придворного этикета, что также весьма способствовало развитию французской модной индустрии, а также ордонансы, регламентировавшие костюм придворных, ввел в моду новую одежду — жюстокор, окончательно вытеснивший пурпуэн и брасьер. Костюм, который сформировался в 1670—1680-х гг., почти без изменений носили более ста лет, вплоть до Великой французской революции. Он состоял из рубашки, штанов до колена (кюлоты), нижней одежды с длинными рукавами и застежкой спереди (веста) и верхней одежды с застежкой и рукавами с отворотами (жюстокор). В это время в моду входит и сравнительно новый вид одежды — домашняя (халаты из полосатых восточных тканей, тюрбан).
Огромное внимание при дворе Людовика XIV уделяли женской моде, так как женщина была в центре придворной жизни, являясь украшением французского двора. Уже в 1650-е гг. в моду возвращается корсет — легкий, на китовом усе, появляются нижние юбки из ткани, прошитой китовым усом. Это придает фигуре грациозность и четкие линии. Культ женственности приводит к увеличению декольте, увлечению аксессуарами. Каблук, который появился в начале XVII в. как элемент обуви кавалериста для упора ноги в стремени, становится новым изощренным оружием женского кокетства.
Чрезвычайно важным элементом костюма становится прическа — придумывают все новые и новые фасоны с использованием горячей завивки, чужих локонов, лент, кружев. Самой популярной прической с 1670-х гг. до 1710 г. становится прическа «а ля Фонтанж», названная в честь одной из фавориток короля. Людовик XIV ввел в моду длинные высокие парики «алонж». Ношение парика стало обязательным для модника до конца XVIII в
При дворе организовывались большие праздничные представления, театральные и музыкальные спектакли, но было много и других возможностей развлечься. Наряду с большими великолепно поставленными праздничными представлениями в памяти придворного общества, благородных семейств Парижа и потомства остались «Большая карусель» в Тюильри в июне 1662 г., устроенный в садах Версаля весной 1664 г. многодневный придворный праздник «Забавы заколдованного острова», «Большой дивертисмент» 1668 г., а также «Версальский дивертисмент» июля и августа 1674 г. Увеличение числа участвовавших в этих празднествах придворных позволяет ясно увидеть растушую привлекательность двора. Если в 1664 г. на празднике «Забавы заколдованного острова» присутствовало лишь около 600 «куртизанов», то 4 года спустя на празднествах по случаю заключения Аахенского мира их было уже более 1500 (кстати, была представлена комедия Мольера «Жорж Данден»). В 1680 г. в Версале в качестве долговременных гостей жило около 3000 дворян. Приток дворян, а также растущее число придворного персонала и прислуги вызвали необходимость расширения официально основанного в 1671 г. города Версаля.

Пожалуй, нигде так не увлекались танцем, так тщательно его не изучали, как во Франции в конце XVII века. При Людовике XIV балы достигли необыкновенного блеска. Они поражали роскошью костюмов и парадностью обстановки. Здесь правила придворного этикета соблюдались особенно строго.
Луи XIV самолично брал уроки танцев на протяжении двадцати лет, и обычно принимал участие во многих придворных балетных постановках, часто в роли Аполлона или Юпитера. Фактически, любой человек, от принца до уличного музыканта мог принять участие в подобном костюмированном представлении-маскараде. В них участвовал даже кардинал Мазарини. Поначалу они имели довольно несвязную структуру, где каждый исполнитель вел свою роль так, как сам желал; но вскоре эти балетные постановки стали поручать профессиональным деятелям искусств, таким как композитор Жан-Батист Люлли (1633-1687)

В 1661 году Людовик XIV издает указ об организации Парижской Академии танца. В специальном королевском документе говорится, что Академия призвана способствовать воспитанию хорошей манеры у привилегированных классов, хорошей выправке у военных. Возглавили это учреждение тринадцать лучших учителей, назначенных Людовиком. В задачу Академии входило установить строгие формы отдельных танцев, выработать и узаконить общую для всех методику преподавания, совершенствовать существующие танцы и изобретать новые.

На балах Людовика XV, богатых и красочных, придворный этикет был уже менее строгим. От убранства залов и гостиных, от элегантно-изысканных нарядов и легких танцев веяло утонченной грацией и подчеркнутой манерностью.
Людовик очень заботился о блеске и роскоши своего двора. Он часто устраивал праздники, балы, маскарады, заводил роскошные костюмы, воздвигал дорогие постройки. Именно в период его правления Версаль из небольшой деревушки превратился в резиденцию французских королей.
Обладая представительной внешностью, изящными манерами и изысканным вкусом, король являлся законодателем придворного этикета и личным примером стремился вводить среди своих подданных изысканность и утонченность обхождения. Придворные, желая угодить повелителю, подражали ему во всем. В то время у мужчин вошли в моду шитые золотом кафтаны, шелковые чулки, башмаки и огромные волнистые парики; ленты и кружева в изобилии украшали как женские, так и мужские наряды, в обращении господствовали вычурные приседания поклоны и комплименты.